Прицел на магнитной винтовке умел дорисовывать контуры тела, находящиеся за препятствием. Поэтому я прекрасно видел очертания огромной головы. Помимо этого в одиночном режиме огня винтовка умела наводить ствол на выбранную цель и стабилизировать его, компенсируя подрагивание конечностей стрелка.

— Пятьсот двадцать два, пятьсот двадцать три…

Видимо, учуяв поток моих мыслей, направленных на себя, тыквоголовый повернул голову пустыми глазницами в мою сторону. В ту же секунду меня окатил липкий страх неведомого. Сердце застучало и замерло, потом снова замолотило и затихло. Винтовка в руках заходила ходуном. Второй тыквоголовый тоже повернулся и уставился на меня невидящим взглядом. В этот раз они не просили меня бежать куда-то сломя голову, а целенаправленно пытались убить, вызвав нарушение работы внутренних органов и в первую очередь сердца. У меня началось головокружение от недостатка кислорода. Я понял, что ещё мгновение, и потеряю сознание. Ко всем бедам с работой организма добавилась стая ищеек, бегущих в нашем направлении.

Галим закричал и со всех ног бросился в сторону тыквоголовых. На его голове больше не было каски. Меня, как отца двух детей, просто пробило молнией от затылка до пяток. Ну не мог я допустить, чтобы с ребёнком что-то случилось, а я не вступился. Убедил себя до такой степени, что сердце моё вдруг прекратило истерику и забилось в обычном режиме. Головокружение прекратилось, стих тремор в руках. Я выдохнул и приложился к прицелу винтовки.

Перекрестие замерло на громадной голове менталиста. Раздался выстрел. Синяя молния пули, покрывшейся плазмой от скорости, прошила череп тыквоголового без изменения траектории. Розовое облако взбитых мозгов взметнулось в воздух. Я перевёл прицел на второго, который неуклюже закосолапил подальше от опасного места. Далеко уйти не удалось. Пуля лишила нескромной головы и его. Ментальное давление сразу же исчезло. Галим упал, а стая ищеек, оставшись без управления, замерла на месте. Трой и Апанасий завертели головами, не понимая, как они здесь оказались.

Я выплюнул камень в руку и поднялся во весь рост. Апанасий увидел меня и принялся радостно махать, как будто это он нашёл потерявшегося Гордея. Я повесил винтовку за спину. Поискал шлем, потерянный Галимом. Нашёл его прямо за собой, а заодно и извалявшийся в земле личный глушак пацанёнка. Подобрал их и направился к нему. Поднял и перекинул почти невесомого подростка через плечо.

Пока шёл к друзьям, они немного осмотрелись и поняли, что произошло.

— Так это ты их? — удивлённо спросил Апанасий. — Когда успел?

— Если я вам сейчас расскажу всё, что произошло с того момента, как вы сбежали в лес, вылупив шары, то удивитесь ещё сильнее, — заинтриговал я их.

— А что с Галимом? — участливо поинтересовался Трой.

— Надеюсь, только потеря сознания. Перед тем как их пострелять, на нас была мощная атака. Они больше не хотели нас заполучить, а целенаправленно старались убить. Так что, мужики, ставки в нашей игре поднимаются.

— А что с твоим шлемом? — Апанасий заметил, что он потерял форму и стал гораздо больше.

— Полезное новшество. Я натолкал защитных камней под камуфляж, и они работают. Это позволило мне подобраться на дистанцию уверенного выстрела. Не хотел нечаянно зацепить вас. Правда, есть один нюанс — когда ты целишься в тыквоголового, он чувствует это и сфокусированно атакует тебя. Вот тут моё изобретение помогает слабо.

Трой вынул из аптечки нашатырь и сунул под нос Галиму. Тот дёрнулся и открыл глаза. Я поставил мальчишку на землю.

— Ну что, выспался? — спросил я его смеясь.

— Я спал? — удивился тот и сразу стал обстукивать карманы в поисках глушака. Оберег от менталистов так плотно стал ассоциироваться у него с главными потребностями, что он вспомнил о нём в первую очередь.

— Держи, — протянул я ему потерю. — И больше не развевай рот.

Глава 10

Пётр всеми силами старался вызвать к себе сочувствие, как будто оно питало его. Но вместо этого сделался жалким и даже отталкивающим. Николай первое время помогал ему, кормил с рук, пособлял с туалетом, но в конце концов не выдержал бесконечное нытьё и стал заглядывать два раза в день, чтобы проверить самочувствие и послушать жалобы. На третий день он увидел, что Пётр решил не испытывать судьбу и прирос некоторыми частями тела к комоду, избавив его от необходимости обслуживать.

— Всё, Колян, прощай, растворяюсь в чужом теле, — обречённо произнёс он в последний визит. — Не хочу быть никому в тягость.

— Эхе-хе, Петруха, не захочешь, а поверишь, что карма существует. — Николай обошёл живую инсталляцию со всех сторон. — А нервы тоже срастаются или нет? Ты чувствуешь чужое тело?

— Я чувствую только обиду, Колян. Как так получается, что два человека с одной родины, один из которых стал инвалидом, не помогают друг другу? Что стало с нашей совестью? — запричитал Пётр в своей манере.

— С моей ничего не стало, а ты заслуженно подытожил свою жизнь. Природа компенсировала себе то, что ты у неё отнял. Руки в обмен на рыбные консервы в промышленных объёмах.

— С хрена ли такой обмен? Все рыбачат, не я один.

— Знаешь, в чём проблема людей, которых настигает заслуженное наказание? Они сразу начинают показывать пальцем на других, типа мы все такие, почему наказали только меня? Накажут всех, не переживай, но человек, когда с него спрашивают, должен отвечать за себя, а не пытаться отмазаться коллективной ответственностью. Ты один на один с жизнью, и она спросит конкретно с тебя, а не с коллектива.

— А тебя накажет за твоё безразличие, — пригрозил Пётр.

— Это уже мои проблемы, и я не стану ныть перед тобой.

— Злой, ты Колян. А вообще я догадался, что ты тот самый Николай, с которым мы цапались пять лет назад на том же озере. Не пойму только, как ты смог помолодеть. Может, ты заодно с этими? — Пётр кивнул на комод.

— Нет, это ты теперь с ними заодно, а я с другими. — Николай оставил Петра в плохом настроении и решил навещать не чаще раза в местный день. Теперь земляк был на полном обеспечении и нуждался только в моральной поддержке, больше напоминающей энергетический вампиризм.

— Что с вашим другом? — Елена встретила Николая у своей комнаты. — Всё так плохо?

— Другом он мне не был, и слава богу. Пётр прирос к дому. Думаю, так для него будет лучше всего.

— Разумеется, — поддержала Елена. — Если хотите, мы станем проведывать его время от времени.

— Не знаю, нужно ли? Я буду заходить к нему раз в день, интересоваться, вдруг что понадобится, пока самого не раздербанят на запчасти.

— Теперь не раздербанят, — успокоила его женщина. — Обычно кто сразу не пригождается, тот остаётся пылиться на полках, как говорится. Нам повезло, что у нас нет никаких достоинств, — очаровательно улыбнулась Елена.

— И не говорите, полезная никчёмность. Если вернусь, жене скажу, что мои руки, растущие из места на метр ниже плеч, спасли мне жизнь, — усмехнулся Николай.

Елена поддержала его смехом из вежливости, но посмотрела, как на слишком наивного человека, не веря, что возвращение возможно.

— Приходите к нам на завтрак, — позвала она.

— Спасибо, поваляюсь у себя. Что-то меня депрессия нахлобучивает, — признался Николай.

— Ясно. Со мной и мужем было точно так же в первую неделю. Ходили как в воду опущенные, друг на друга не смотрели, злились и даже есть не могли. Самое лучшее — это остаться наедине с собой, переварить внутри себя. Но мы вас всё равно будем ждать, как полегчает. — Елена похлопала Николая по плечу и ушла к себе.

Он вернулся в свою комнату и лёг на пол под окном. Сквозняк оттуда приятно холодил тело. В коридоре раздался знакомый топот разносчика еды. Корыто на ножках и с ручками ходило по всем комнатам и разбрасывало куски съедобного «мыла». Оно точно знало, где сколько людей живёт и кому бросать не надо, как в случае с Петром, который сидел на общей кишке и в «мыле» не нуждался.